Дом Имени Отца

С чего я хочу начать? С признания в том, что, возможно, я не смогу сказать того, что Вы от меня ожидаете. У меня нет чего-либо, что я могла бы представить Вам, как аксиому или утверждение. Но у меня есть некоторые мои мысли, размышления, вопросы, которыми я задаюсь и, если позволите, я готова ими поделиться с Вами. Зарисовки, эссе, на первый взгляд могут показаться несвязанными между собой, но рождённые одним человеком, они явно имеют нечто общее.

Мой взгляд притягивает архитектура.

Трудно сказать, ловит ли она его, или взгляд выхватывает дома, сооружения, оценивая, соотнося, примеряя с чем-то неизведанным, что хранится за пределом моего сознания и рождая чувства, размышления, вопросы, будоража что-то доселе неизведанное в моей душе. Никогда не была знатоком архитектуры, но что-то есть во мне, что ищет отражения вовне через лицезрение зданий, колонн, куполов, мансард, старинных маленьких балкончиков, украшенных летними цветами, через прикосновение к каменным стенам домов, манит и направляет мой взгляд. Встречая среди стеклянных железобетонных домов нового века дома веков минувших, вновь и вновь смотрю на них зачарованно, испытывая тайную влюблённость.

Если З. Фрейд всё-таки прав, говоря о том, что художник в творчестве проявляет своё бессознательное, то сравнивая архитектуру прошлого и настоящего, можно ли говорить о том, что неуловимым образом в психике человека от поколения к поколению происходят изменения? Глядя на современные застройки, архитектуру нашего дня, непрестанно задаюсь вопросами: «Каков человек, создающий такие здания? Каково его представление о себе, своём теле? Что же говорит архитектор, создавая прямоугольники, кирпичеподобные, безликие дома, навевающие скуку в своём однообразии?» Архитектура без индивидуальности, созданная на потребу дня. Массовое производство, поставленное на конвейер… На мои размышления мне однажды дали вопрос: «Но готовы ли платить люди за украшенные фронтоны, завитушки, лепнину, только за то, что радует глаз и приносит эстетическое удовольствие?» Не знаю. Но люди платят и за то, что не относится к предметам первой необходимости, за роскошь, за удовольствие, не только за хлеб, но и за зрелища. И думается, за то, что не относится к предметам первой необходимости, платится гораздо больше. Питер Эйзенман, посвятивший свою жизнь исследованию архитектуры говорит: «Могу сказать, чем архитектура не является. Это не жильё и не функциональность».

Архитектура, представляя себя взгляду, требуя его, относится к тому, что может «радовать глаз», или не радовать... Но, кроме этого, что-то в ней есть такое, что притягивает, несёт в себе какой-то дополнительный смысл, имеет иное значение. Величественность зданий, колонн, массивные двери покоряют и манят, ступени и лестницы, хранящие истории человеческих судеб, завораживают тайной.

Мой отец построил для своей семьи дом. Он строил его сам, своими руками, очень редко обращаясь к кому-либо за помощью, строил из того материала, что был под его руками. Он начинал с малого: к старой насыпной хате достраивал одну комнату, потом ещё одну, перестраивал, улучшал. Хозяйственные постройки: сарай, баню, туалет переносил с одного места на другое, подыскивая им наиболее подходящее. Моя память сохранила, как я, маленькая девочка, стою у горы красного песка – это мой отец выкопал колодец. «Журавль» колодца высоко возносился в небо и был виден издалека.

Размышляя над этими вопросами, задаюсь новым: «Откуда у моего отца было видение того, как строить дом? Рано оставшийся без отца человек, с непростой судьбой, образованием в четыре класса, где и как он мог почерпнуть знания об этом? Или представление о строительстве дома закладывается у человека с чем-то другим?» Порядок, строй, несущие, опора, перекрытия.… Как словно бы умение строить дом – способность мужчины что-то делать с женским телом.

Моих родителей много лет уже нет в живых, но есть дом. Он стоит всё на том же месте, где его поставил мой отец. Отец говорил о доме: «На мой век его хватит, а там – как хотите, кто будет жить, тот и будет строить». Дом пережил моего отца. И мне кажется, пока дом стоит, жива память о моём отце и о моей матери: «Дом Николая Вяткина. Дом, где жили Вяткины». Дом – это то, что невозможно обойти, игнорировать, не замечать. Когда исчезает дом, исчезает память о человеке и с ним можно встретиться только на погосте.

Новые микрорайоны уносят старые дома, и очень странно бывает ощущать себя среди полуразрушенных ветхих строений, хранящих память чьих-то рук, дел, историй, жизни. Здесь кто-то ходил, жил, любил, ждал, обижался, плакал, говорил….

Ранее была традиция – покойник должен обязательно провести ночь в доме и его провожали в последний путь всегда из дома, из его дома. Исчезают дома, стираются традиции…

Дом – это образ хозяина. Будущий муж моей сестры, впервые приехав в наш дом, сказал ей: «Я так и знал, что это твой дом – он похож на тебя». Странно… А у меня всегда сливались два образа: себя и нашего дома. Мы с сестрой разные – у нас разные отцы.

Какой образ себя формируется у ребёнка через восприятие современного многоквартирного многоэтажного дома, напоминающего скворечник, с чем он себя идентифицирует? По каким отличительным признакам найти дом своей невесты жениху, если все дома похожи друг на друга своей безликостью?

Дом – это очень устойчивая конструкция, несущая в себе некую опору, закон. Закон Отца. Внешние стены охраняют, защищают, внутренние – разделяют.

Народная мудрость гласит: «Каков хозяин, таков и дом», – и этим словам отыскать подтверждение не составит сложности. Усадьба, барак, особняк, терем, дворец, коттедж, хоромы, замок, изба – это всё названия жилых построек различных эпох, которые используются и в современном мире. И они говорят сами за себя. На доме, как на роду, всё написано.

Этим летом, будучи проездом в городе Кургане, я обратила внимание на десятиэтажный дом. На всех четырёх его стенах, под самой крышей выложены слова. На той стене, что обращена к железнодорожному вокзалу и представлена тысячам глаз проезжающих в поездах пассажирам, два слова: благородство и любовь. Слово «благородство» для меня означало всегда некую черту характера. Но в этот раз оно открылось для меня другой стороной:

- род, имеющий благо;
- род, приносящий благо для кого-либо;
- и благо этому роду.

Слово «благо» имеет множество значений. Аристотель различал блага телесные (здоровье, сила), внешние (богатство, честь, слава) и душевные (острота ума, добродетель). А XIX век принёс такое понятие «блага» как «ценность». Что могло бы быть благом для рода? Какое благо мог бы содержать род?

Возможно, речь идёт о людях?

История сохранила немало имён, вписанных в дело рода. Можно найти множество подтверждений тому, обратившись к летописям династий, как промышленников, так и мастеров.

Для постмодернистского общества вопрос продолжения династии, традиций семьи становится не столь уже актуальным и востребованным. Можно стряхнуть с себя груз прошлых веков и, получив долгожданную свободу, бежать, лететь, мчаться во весь опор за призрачной мечтой вечного счастья или успеха. Но, отказываясь от многовековых обычаев, правил и законов, разрушая родовые связи, человек несёт и колоссальную утрату – он теряет своё место в системе, опору, основу в жизни и подчас проходят долгие лета на то, чтобы вновь обрести своё место, свой удел. И это не только признание своей предельности и отказ от детской идеи о всемогуществе. В русском языке слово «предел» при звучании имеет не только значение «предельность», но и такое, как быть при деле, быть у дела. Обретение своего дела, своего места делает невозможным погоню за тем, что навязывается нам обществом потребления, я бы сказала, обществом поглощения. Невозможно бежать, когда находишься при деле.

Моё Дело – это моя Жизнь.
Жизнь, она как дом, имеет основание, конструкцию, ту или иную устойчивость и прочность.
Моя Жизнь – это моё Дело.